20-летний Еркебулан Сагындыков звонил домой за несколько часов до смерти. Голос срывался от усталости: «Мне так тяжело...». На следующий день его не стало. Официальная версия уместилась в три казенные фразы, ставшие обычными для таких случаев: «По предварительным данным, причиной трагедии стало несоблюдение мер безопасности при выполнении технических работ. Полиция начала уголовное расследование. Проводится служебная проверка».
А за сухими канцелярскими фразами — разбитые жизни, невесты, оставшиеся без свадеб, и матери, которые теперь ждут правды у закрытых дверей военной прокуратуры. Почему за десятилетия своего существования, армейская система, вместо того, чтобы навести порядок в своих рядах, научилась виртуозно хоронить не только солдат, но и правду об их гибели, - выяснял корреспондент Ulysmedia.kz.
Тишина. Именно ее теперь слышит Гульназ Жумабаева, когда берет в руки телефон. Всего месяц назад в трубке звучал голос сына - двадцатилетнего Еркебулана, который служил в Устюрте.
- Мама, можно перевестись? Мне очень тяжело здесь. — говорил он, и в его голосе слышалась усталость.
По словам родных, он был крепким парнем - занимался спортом, строил планы на свадьбу. Его невеста, Акниет, до сих пор хранит их переписку.
- Надо починить мотор, нашли деньги? писал он из глухого гарнизона, где даже магазина не было.
7 октября его не стало. Официальная версия — отравление парами горючего.
А у родителей парня – сплошные вопросы без ответов.
- Как? Почему отравился только он один? Почему это случилось именно сейчас, после месяцев жалоб и просьб о переводе?
Вместо объяснений - гроб, похоронка и тишина, которая стала громче любого слова.
Эта история, увы, знакома десяткам казахстанских семей. Она повторяется из года в год, как дурной сон. Только имена разные, а боль - одна.
Если собрать все официальные сообщения о гибели срочников за последние 13 лет, получится учебник по казенному языку. «Несчастный случай», «суицид», «нарушение мер безопасности» — эти фразы кочуют из одного пресс-релиза в другой, становясь саваном для правды.
Опубликовать все случаи ЧП в казахстанской армии невозможно – не хватит мощностей серверов. Но и самые резонансные ярко характеризуют печальную тенденцию замалчивания правды…
2012 год. Аягуз. Взрыв боеприпаса - погиб срочник. В тот же год - Астана. Тело 19-летнего Нура Хайранбаева с двумя пулями. Официально - суицид, хотя опытные следователи разводят руками: две пули в разных местах — это не самоубийство.
2013 год. Погранзастава «Чаган-Обо». 18-летний Даурен Хасанов убит выстрелом в голову. Из пистолета офицера. Приговор - два года условно. Словно жизнь молодого парня стоит меньше, чем год тюрьмы.
2015 год. Актау. Четыре БТР-80 идут ко дну во время учений. Четверо срочников захлебнулись ледяной водой. Их хоронят с почестями, но разве почести вернут сыновей матерям?
2016 год. Отар. 22-летний Саян Сатыбаев найден повешенным. Родные находят на теле следы побоев. Официально - суицид. Даниил Сайфуллин - избит до смерти через две недели после присяги.
2018 год. Алматинская область. В городе Ушарал на территории пограничной заставы «Джунгарская» обнаружили повешенным солдата-срочника. До зачисления на службу 22-летний Абай Хамзин жил в Экибастузе и работал на местном телевидении журналистом. Вернуться домой он должен был уже через пять месяцев.
В августе того же года срочник 1997 года рождения покончил жизнь самоубийством, когда нес службу по охране пенитенциарного учреждения в Степногорске. По словам главы пресс-службы регионального командования «Орталық» подполковника Доса Каната, причины, подтолкнувшие солдата к суициду, неизвестны, предсмертной записки нет.
В октябре того же года подобная история случилась в Актау: военнослужащий по контракту одной из воинских частей покончил с собой.
В ноябре в ВКО 19-летний солдат застрелился при возвращении на погранзаставу. «Произвел выстрел из закрепленного автомата в правую область груди. Была организована срочная транспортировка в центральную районную больницу города Зайсан. В 14.00 врачами скорой помощи при следовании в ЦРБ констатирована смерть, диагноз – сквозное огнестрельное ранение груди справа», – сообщили в погранслужбе КНБ РК.
2019 год. Тараз. 20-летний военнослужащий Батырхан Булат повесился на собственном ремне. Руководство части при этом отрицает, что причиной суицида солдата могла стать дедовщина. По их словам, Батырхан был одним из лучших призывников в части, участвовал во всех мероприятия. Всего через 2 месяца, в декабре, Батырхан Булат должен был закончить службу и вернуться домой.
2020 год. Капчагай. 19-летний Дмитрий Ганчлевский стоит на краю 26-метровой вышки. За несколько минут до этого сержант ударил его по лицу за незакрытый кран. «Мама, твой сын устал служить» — эту фразу найдут позже в его блокноте.
2022 год. Жамбылская область. 18-летний Алибек Калбай умирает на утреннем построении. Начальная версия — отравился кашей. Потом вскрытие покажет гематомы. Окажется, что его задушили в «шутливых» объятиях сослуживцев.
2023 год. Мангистау. Нурлан Аскарулы возвращается домой инвалидом. Ему приказали голыми руками собирать взрывчатку. Снаряд сработал. Пальцы остались на полигоне, а в теле — 80 осколков. Он выжил, но его молодость закончилась в тот день.
2024 год. Алматы. 22-летний солдат воинской части 5571 Ербаян Мухтар впал в затяжную кому в результате черепно-мозговой травмы. В воинской части Нацгвардии, где служил Ербаян, его родным сообщили, что он упал в туалете и ударился головой о плитку. Они не поверили в эту версию и вышли к общественности, потребовав справедливого расследования.
Цепочка не прерывается. Она только удлиняется. Новые имена, новые даты. И все те же казенные фразы в официальных сообщениях.
За годы в системе отработан идеальный механизм сокрытия. Он работает как часы, отлажен до мелочей.
Первый шаг — немедленная универсальная версия. «Суицид», «несчастный случай», «нарушение техники безопасности». Эти слова становятся магическим заклинанием, которое должно успокоить общественность.
Второй шаг - работа с семьей. Как в случае с Алмасом Шахимовым. Сначала - героическая смерть во время бури, посмертная награда. Но его мать, Индира Туганбаева, чувствовала подвох. Она настояла на эксгумации.
- По итогам эксгумации было установлено, что он получил ножевые ранения, - рассказывала женщина.
- Мой сын умер в 19.00, а буря началась в 21.00.
Семье предложили квартиру и 5 миллионов тенге.
- Они знали, что у меня нет собственного жилья, знали, что я снимаю.
От награды тоже отказались.
Третий шаг - найти «стрелочника». Им становится рядовой исполнитель. Командование, создавшее условия для трагедии, как правило, остается в тени. Как в истории с Дмитрием Ганчлевским - сержанта осудили, а офицеры, допускавшие издевательства в части, получили новые звания.
Четвертый шаг - затягивание расследования. Дела длятся годами. Доказательства «теряются», свидетели «внезапно» меняют показания. Семьи устают бороться, общественность теряет интерес.
На выходе - красивая статистика для отчетов перед начальством. Чистая, аккуратная, не портящая картину.
Министерство обороны любит оперировать сухими цифрами. 2021 год - пятеро погибших срочников. 2022 год - один. 2023 год - восемь.
- Снижение смертности на 19%? - гладкая строчка в отчете.
Но есть другая арифметика.
Сотрудники военной прокуратуры как-то проговорились: с 2020 по 2023 годы в армии погибли 270 военнослужащих. 86 смертей - официальные «самоубийства». 20 - попытки суицида.
Когда журналисты просят подробную статистику, в ведомстве отвечают:
- Информация негативно отразится на призыве.
Создается впечатление, что главное — сохранить не жизни, а честь мундира. Пусть даже ценой лжи.
Но самая страшная математика - в семьях погибших. Одна мать, один сын, одна пустота, которая никогда не заполнится. Эта арифметика не поддается подсчетам.
- Простите, но у него что, дома веревки не было? Или ножа, чтобы вскрыть себе вены? Почему они заканчивают жизнь самоубийством именно в частях? — этот вопрос Зинаиды Чивилевой, руководителя Комитета солдатских матерей Алматы, повисает в воздухе уже много лет.
Мать погибшего Досымжана Салимжана в отчаянии писала в соцсетях:
- Я попросила президента Токаева, премьер-министра Бектенова, военную прокуратуру принять меры, обратить внимание на беспредел в армии.
Журналист и военный эксперт Амангельды Курметулы разводит руками:
- Камеры видеонаблюдения не фиксируют психологическое давление. Солдат может прыгать на одной ноге, улыбаться в объектив, а вечером писать предсмертную записку.
Эти голоса звучат. Их слышно. Но стены кабинетов министерства обороны, похоже, звуконепроницаемы.
Пока в кабинетах на самых высоких этажах пишутся отчеты о «принятых мерах» и «снижении статистики», в военных частях продолжают гибнуть молодые парни. Очередная смерть в Мангистау в октябре 2025 года - не первая. И, скорее всего, не последняя.
Система не сломана. Она работает именно так, как была задумана. Она - не для спасения жизней, а для их списания. Для превращения живых, дышащих, мечтающих парней в строчки отчетов. В статистические погрешности. В тихие упоминания в пресс-релизах.
Они уходят защищать Родину - здоровые, полные надежд, с горящими глазами. А возвращаются в цинковых гробах - безмолвные, холодные, навсегда оставшиеся молодыми. И самое страшное - все уже привыкли, что так и должно быть. Что это - норма. Что смерть солдата в мирное время - это просто «рядовой случай».
Но матери не привыкнут. Они будут ждать. Слушать тишину в телефоне. Перечитывать старые сообщения. И надеяться, что когда-нибудь правда восторжествует. Что система сломается. Что их сыновья не умерли зря.
Пока же тишина становится все громче. И в ней слышен шепот: «Мама, мне тяжело...»
